12 марта исполняется десять лет решению об образовании Ахтубинской епархии и избрании иеромонаха Антония (Азизова) во епископы. В связи с десятилетием архиерейского служения мы (сотрудники епархиального информационного отдела, помощники по информационной работе в 12 благочиниях Волгодонской епархии) попросили владыку дать интервью в формате онлайн-конференции.
Владыка согласился, предварительно задав вектор нашего разговора: “Жизнь архиерея принадлежит Церкви. Наш разговор имеет смысл только в контексте того, что мы — Церковь, а архиерей как лицо Церкви всегда на виду. Говорить имеет смысл еще и потому что вокруг архиерейского служения много разговоров в том числе и внутри Церкви, как и о любом, наверное, начальствующем лице. Говорят по-разному, иллюзий нет никаких , архиерей — человек со своими немощами. И это важный момент: отделить архиерейские немощи от того, что архиерей — лицо Церкви. Вы первые люди, с которыми мне хотелось бы поговорить в связи с этой датой. И говорить мне хочется о Церкви”.
Сегодня мы публикуем текст — запись состоявшейся конференции.
Вопросы о жизни Церкви
Вся внешняя работа Церкви направлена на то, чтобы отдельному человеку было хорошо, чтобы ему помочь, или на то, чтобы храмы были полными?
Мне кажется, это связанные вещи. Мне не очень нравится слово “хорошо”. Храм, безусловно, должен быть территорией доброжелательного отношения к человеку, но не территорией спокойной, комфортной жизни. Если человек такое отношение встречает, то храм естественным образом наполняется. Дело в конечном итоге не только в наполнении храмов. Верующих у нас гораздо больше, чем тех людей, которых мы можем назвать своими прихожанами. Если нам удается в нашем служении коснуться сердца человека, и он, пусть не завтра, но через несколько лет, переступит порог храма, это хорошо.
Наполняемость храмов — очень абстрактный показатель, важно не количество людей, а качество нашей приходской жизни.
Какую епархию Вы видите через 5 лет?
Со сроками сложно. Я понимаю, что в нашей действительности прогнозировать даже на 5 лет — это очень дерзновенно. Даже не знаю, какой надо дар иметь, чтобы понять, что с нами будет через 5 лет. Если говорить о каком-то образе епархии, которую я хотел бы видеть, то это: 200 человек священников; все законченные стройки, которых 36 (даже не говорю о новых стройках); это активизация нашего служения в школах (то, о чем мы постоянно говорим и над чем работаем); созданные сестричества по всем благочиниям; активная социальная жизнь на каждом приходе, особенно на крупных приходах; построение какой-то образовательной структуры в Волгодонске — школы, образовательного центра.
Что касается внутренних отношений, то мне хотелось бы, чтобы отношения были проще, роднее, чтобы мы друг друга лучше понимали со священнослужителями, чтобы с мирянами у нас был диалог.
Я, кстати, верю, что это всё осуществимо. Разве что еще 80 человек я не успею рукоположить…Мне хочется, чтобы священников наших знали, чтобы они были своими людьми, чтобы на приходах была активность и мы могли бы так или иначе эту активность поддерживать. Чтобы духовенство материально не бедствовало — тоже моя мечта. Было бы здорово, если бы мы могли покупать путевки в санатории для нашего духовенства, организовать лагерь для детей, может быть даже постоянно действующий.
Каковы должны быть основные качества хорошего священника? Как решаются кадровые проблемы в епархии?
Кадровая проблема может решаться, только если мы все вместе будем понимать, что это проблема, и что она общая, а не только архиерея. Это принципиально. Священник после себя должен оставить других пастырей, это как с родительством. Священник должен думать о том, кто после него будет стоять у престола. Есть такое выражение: “Нужно воспитать себе наследника престола”.
Как проблема решается? Сейчас мы больше ищем людей постарше, уже состоявшихся мужчин. Есть ребята, которые учатся в семинарии. Не такие большие наборы у нас, но тем не менее, мы возлагаем на них определенные надежды.
У священника должно быть доброе, материнское сердце. Второе — искреннее желание людям послужить. Всегда приходит на ум фраза апостола Павла, которую Иоанн Златоуст приводит в своих “Шести словах о священстве”: “Я сам готов быть отлученным от Христа ради братьев моих”. Это не просто жертвенность, не просто самоотдача, это какой-то серьезный вызов, когда ты действительно готов сделать что-то для людей.
Трудолюбие, любовь к богослужению — тоже важные качества. Дар слова не считаю важным качеством, кому-то он дан, кому-то — нет. Личная харизма тоже обоюдоострое оружие, которое часто обращается против самого священника.
Владыка, одни священники отдают все силы окормлению больных и бездомных; другие стараются, прежде всего, быть духовниками; кто-то вовлечен в науку или преподавательскую деятельность; кто-то уделяет внимание благоукрашению храма, занимается строительством. Но на чем пастырь должен сосредоточиться в первую очередь? Что главное в его служении, а что второстепенное?
Главное — люди. А вот какие акценты сделать в служении людям, это зависит от личных качеств священника. Кто-то может служить словом, у кого-то есть дар молитвы. Это то, о чем говорит батюшка Серафим: благодать Духа Святаго стяжается разными путями. Как говорит апостол: “Пусть каждый из вас пользуется тем даром, какой получил от Бога, чтобы служить другим, верно распоряжаясь всяким даром благодати Божией (1 Петр. 4:10). Нужно помнить одно: мы служим людям, мы от них зависим, они нас содержат, выделяя нам средства из своих чаще скромных материальных средств.
Есть ли разница между структурой дореволюционной Русской Православной Церкви и Церкви постсоветской?
Конечно, есть. Мы живем в совершенно уникальных условиях. Современная состояние церковной жизни в ее земном выражении абсолютно уникально, так Русская Церковь никогда не жила: в той свободе от государства, которую мы имеем, в управленческих структурах, которых никогда не было. Например, Межсоборное присутствие. То есть практика принятия важных документов совершенно иная.
Жизнь наша сегодня — уникальная, и, я думаю, что рано или поздно это закончится. Поэтому я и говорю, что нам нужно успеть что-то важное кому-то сказать, что-то важное сделать, чтобы этой свободой правильно воспользоваться, правильно организовать нашу церковную жизнь.
Это то, о чем я всегда переживаю: научиться жить самостоятельно, с опорой на прихожан, без оглядки на благотворителей, на поддержку госорганов. Поэтому всё, что мы делаем — наша молодежь, присутствие в школах — это работа на будущее. И дело не в том, что у нас есть задача всех воцерковить, дело в том, что Церковь — это люди, и нужно думать о том, с кем мы останемся завтра, с кем будем вести диалог? Времени у нас для этого не очень много.
Владыка, в Волгодонске представлены разные конфессии. Встречаетесь ли Вы с их представителями, есть ли полемика?
У меня большой опыт по прошлой епархии в общении с мусульманами, есть некоторый опыт общения с протестантами. Здесь я встретился только однажды с исполняющим обязанности пастыря в местной протестантской церкви. Мы встретились в приюте для бездомных. Поговорили, обменялись телефонами. Он прислал тот фильм, который ему понравился, я ответил. Пока вот такой диалог, бытовой, так скажем.
Когда Вы были иеромонахом у вас, наверняка, были какие-то взгляды на жизнь Церкви. Как они изменились, когда Вы стали архиереем?
Это хороший вопрос в том смысле, что я понял, какой я был дурак. Владыка Иона, который меня рукополагал, при которым прошло все мое иерейское служение, он был очень мудрым человеком, но нам, молодым священникам, казалось, что надо делать всё по-другому. Мы думали: ну почему он не сделает вот так или эдак, почему не скажет чего-то, что мы бы сказали? Я, что называется, напросился. И Господь мне всё это дал: “На — делай”.
Ты вдруг понимаешь, что зависим от людей, от обстоятельств, от ресурсов. Я, однозначно, очень многое пересмотрел. Так всегда бывает, когда мы смотрим на что-то со стороны, а потом сами оказываемся в этой роли. Я практически не думал о самой сути архиерейского служения, но вот что и как делать, об этом я, конечно, рассуждал. То была дерзость, глупость.
Рассуждали, например, о том, куда уходят эти конверты. Надо понимать, что моя первая епархия, Ахтубинская, некоторые её приходы, до выделения из состава Астраханской епархии, считались местом “ссылок”. На каждом епархиальном собрании пугали отправкой куда-нибудь в Кочковатку или Сероглазку. Потом оказалось, что это далеко не самые плохие приходы. Но в той действительности, до раздела, считалось так. И потом уже, став архиереем, когда я приезжал служить в какое-то приспособленное помещение под храм и спрашивал, откуда оно взялось, мне отвечали, что это владыка денег дал, и мы купили. Священник живет в доме: “Откуда он? — Владыка дал денег — мы купили”. А мы всего этого не знали, не знали о тех случаях, когда владыка вот так просто помогал сельскому духовенству.
Вопросы об архиерейском служении
Какие ошибки Вы бы исправили, глядя на начало Вашего архипастырского пути?
Я не сторонник того, чтобы смотреть назад. Я, конечно, анализирую то, что делаю. Но дело в том, что ошибки, естественно, были, и они закономерны, потому что я же никогда до этого не был архиереем. И с чего-то надо было служение начинать. Мне где-то не хватало и не хватает до сих пор степенности, неторопливости. Самое болезненное, что архиерею может принести большую боль — это хиротонии, которые не получили своего раскрытия, которые не стоило бы совершать. Были и такие за эти 10 лет, я готов в этом признаться. Что-то в себе, конечно, хотелось бы исправить. Но это естественно. Ты же идешь, спотыкаешься, падаешь, встаешь, идешь дальше. Ошибки были и еще будут.
Ваше Преосвященство, а какие были первые трудности?
Трудно было себя осознать архиереем. Господь в Евангелии говорит: “И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие” (Мф. 9:17). Я себя чувствовал вот такими ветхими мехами, в которые влили вино благодати архиерейской. Я думал: я — священник, а архиерей тот же священник, просто у него ответсвенность больше. А оказалось, что архиерейское служение принципиально отличается.
В какой-то момент я подумал, что хотел бы служить на одном приходе, делать то, что нужно и правильно, не убеждать всех во всем, а просто делать самому. Но архиерей этой возможности не имеет. Ты приехал, сказал слово, но никогда не знаешь, как оно отзовется.
Да, можно делать что-то на уровне кафедрального собора, но епархиальная жизнь этим не может ограничиваться. Этот другой образ пастырства который необходимо было осознать.
Вторая трудность — размеры епархии, ее география. Ахтубинская епархия — две трети территории Астраханской области, ее протяженность больше 300 километров с севера на юг. Но самым сложном было то, что она разделена на две части Волго-Ахтубинской поймой. Это примерно 20 километров рек, речушек. Большую часть года ты проехать не можешь с одного берега на другой. Чтобы приехать с одного прихода на другой, порой нужно было ехать через Волгоград или Астрахань, часто по 600 километров. Когда мы объезжали таким образом всю епархии по кругу, мы называли это кругосветкой. Это было тяжело.
Были и другие трудности. Были приходы, где архиерей никогда не бывал за всю долгую историю епархии. Там на меня смотрели и спрашивали: “Ты кто такой?” Надо было объяснять, кто такой архиерей, и зачем он нужен. В этом смысле и с духовенством было непросто: мне — с ними, а им — со мной. Для них тоже наступило какое-то новое время. Человек служит на одном месте, много лет, привык к чему-то, а тут приезжает архиерей. Раньше приезд архиерея был, как праздник: раз в несколько лет, никто на празднике, конечно, никаких вопросов не задавал. А тут оказалось, что можно и несколько раз в год послужить с архиереем, что он может и просто так заехать посмотреть.
Какие события в вашей духовной жизни предшествовали вашему наречению во епископа?
Я к этому не готовился, я этого не искал. Говорил об этом уже не раз. Наверное, могу сказать, что были некие “пророчества”.
У меня был диплом, который был посвящен истории образования, истории школ, дореволюционных и современных. Я, будучи иеромонахом, тогда учился в ПСТГУ. Часть исследования заключалась в том, чтобы проанализировать работу современных воскресных школ. Тогда я впервые совершил ту самую “кругосветку”, объехал Астраханскую епархию по кругу, два дня мы путешествовали, посещая храмы, обозревали, какие есть активности на приходах. Приехали в знаменитое село Капустин Яр. Местный храм Георгия Победоносца открылся сразу после войны. Там многие годы служил замечательный батюшка, протоиерей Виктор Шопин, Царствие ему Небесное. Мы входили в храм во время службы. И батюшка, выходя из алтаря, начал меня кадить со словами “Входи, владыка”. Потом он немножко собрался, опомнился и поправил: “Входи, помощник владыки”. Возможно, тогда батюшка подумал, что мы приехали по какому-то поручению или с комиссией. Такое было первое откровение. Тогда я это никак не воспринял, а вспоминал уже позже.
Вообще отец Виктор в дальнейшем меня поразил, вдохновлял, был духовником нашей епархии. Удивительный человек. Пастырь добрый. Чем-то похож на нашего отца Алексия Сергошина, одно поколение отцов.
Была другая ситуация. Я когда учился, жил в Москве, в Марфо-Мариинской обители. Так получилось. Владыка Пантелеимон (Шатов) тогда уже стал архиереем. Была какая-то соборная служба. У меня на тот момент был уже «золотой» крест, и я стоял где-то во второй паре. Но я не так уж часто служил с архиереем тогда. Доходит до возгласа “яко свят еси Боже наш”, который говорит исключительно архиерей. Но Москва же! Надо хорошо сказать возглас. Я набираю полную грудь воздуха, начинаю говорить и понимаю, что на меня устремлены взгляды, полные нарастающего ужаса. Но договорить-то уже надо… Кто-то из отцов говорит мне: “Ты чего, это же архиерейский возглас!”, а владыка Пантелеимон — очень добрый, отвечает: “Ну ничего, ничего. Может такое пророчество…”. Это было, наверное, за полгода до всех событий с моим избрание в архиереи.
Кстати, там же, в обители, был один хороший батюшка, тоже отец Виктор. Удивительный человек, который на меня тоже повлиял сильно. Хиротония моя была на его именины, 7 мая. А отпевал я его, уже будучи архиереем. На отпевании мне один священник напомнил, что отец Виктор когда-то говорил, о том, что меня архиерейское служение ожидает, хотя сам я, честно признаюсь, этого не помню…
“Бог идеже хощет, побеждается естества чин, творит бо елика хощет”. Наверное, кому-то что-то открывается из наших отцов.
Кто из святых отцов является для Вас примером в вашем святительском служении?
Я бы не мог выделить кого-то одного. Конечно, это святитель Иоанн Златоуст, потому что он много разговаривал с людьми и очень много сделал для Церкви, не только в богословском смысле.
Василий Великий. Всегда вдохновляюсь его Литургией. Текст евхаристического канона раскрывает личность человека. Как же надо любить людей, чтобы написать такие слова молитвы? Меня это поражает каждый раз, когда я служу Литургию Василия Великого.
Из наших отцов это, конечно, Николай Японский — миссионер и пастырь, вообще был очень интересным человеком. Он очень искренне пишет обо всем, что переживал в его непростой жизни. Он был в меру строгими очень мудрым.
Однозначно, святитель Филарет Московский — тот самый архиерей, который сумел совместить в себе образ доброго пастыря и гениального администратора. 50 лет управлять Церковью, пережить трёх императоров…нужно обладать какой-то уникальной харизмой. Со всеми находил общий язык — его слово было важным, авторитетным.
Это что касается святых. Могу назвать и пока еще не святых. Это, конечно, Святейший Патриарх Кирилл, мой владыка Иона, это митрополит Волгоградский Герман (Тимофеев), владыка Пантелеимон (Шатов), наш владыка митрополит Меркурий, владыка Лонгин (Корчагин), владыка Юстиниан (Овчинников), и еще ряд архиереев. У нас очень много достойных архиереев. Всегда стараюсь у них чему-то учиться, мне близок их образ служения.
Владыка, Вы — человек очень деятельный, собирающий вокруг себя людей, создающий динамику даже в рядах стабильно статичного духовенства. Случалось ли с Вами профессиональное или личное выгорание, возникало ли желание остановится на достигнутом?
Мне нравится ответ на этот вопрос, который до меня уже сформулировали: чтобы выгорать, надо гореть. Я, конечно, верю в выгорание, но это больше связано с духовной жизнью. В остальном я верю в усталость. Усталость у меня бывает. В эти моменты я стараюсь переключиться. Я знаю, что мне помогает отдохнуть, я этим пользуюсь. Наверное, бывает и такое, что хочется опустить руки и сдаться, но, слава Богу, проходит. Просто понимаешь, что ты не можешь не делать или жить как-то по-другому. Я боюсь такого состояния, когда по словам одного архиерея, ты уже думаешь “а кому это надо? это никому не надо”.
У меня есть своё понимание жизни Церкви, я часто о нём говорю, с ним можно спорить, может быть оно не для всех. Но раз Церковь мне доверила руководить Её некой частью, я буду стараться это делать в этом самом понимании. Я трезвый человек, я знаю, что не всегда у меня будет получаться так, как мне хочется. Но что-то получится, и ради этого чего-то буду трудиться. Периодически я встречаюсь с каким-то скепсисом, недоверием, это бьет по рукам, но я же верующий человек, я понимаю, что благодать Божия и Дух Святый дышит, где хочет.
Меня с самого начала успокаивала мысль о том, что я этого служения не искал, никогда ничего не делал, чтобы поменять место своего служения, не стремился к этому. Когда ты стараешься жить так, чтобы воля Божья совершалась в твоей жизни, ты можешь надеяться и на помощь Божию. Когда сам чего-то добиваешься, ты остаешься один, и тебе трудно. За 10 лет я научился тому, что иногда надо отступать. Время имеет великую силу. Всё расставляет по своим местам.
Говорить, что проблема выгорания меня никогда не коснется, я не стану. Пока я от этого свободен.
Не было ли у вас сожаления о выбранном монашеском пути? Может были мысли о белом священстве?
Быть белым священником я точно не хотел. Что касается монашества…конечно, были какие-то трудности и скорби, но нет. Я об этом не думал, это бессмысленно. Выбор сделан и сделан осознанно. Возможно, стоило бы сделать этот выбор чуть позже, в более зрелом возрасте, но мне кажется, все эти рассуждения о том, как могло бы быть — это пустое, вид празднословия. Я люблю монашество. Не могу назвать себя хорошим монахом, но монашество как явление считаю очень важным для Церкви, и рад искреннее, что Господь избрал меня в таком чине.
В Церкви есть свои либералы, консерваторы (чтобы не обидеть мудрых консерваторов, назовем их фанатиками), и есть золотая середина. Вам, наверняка, в своей деятельности приходилось встречать священников с разными взглядами. Возможно, какие-то из этих взглядов даже мешали священническому служению. Всегда ли Вам удается в правильное русло направить священника? Или, может быть, иногда лучше не трогать, потому что община к нему уже привыкла?
Такие моменты бывают, это неизбежно. Это называется власть против харизмы. Но дело даже не в этом. Вопрос в том, а надо ли что-то менять? Помимо суда человеческого есть суд Божий. Если деятельность священника деструктивна, тогда, конечно, надо вмешиваться. Но таких крайних случаев на моей практике было очень мало. Если меня просто не устраивает образ пастырства, то до тех пор, пока это глобально не вредит людям, можно оставлять это на волю Божью. Если человек не слышит, ты ничего не можешь с ним сделать.
Вот я рассказывал вам про отца Виктора Шопина. В конце его жизни был один интересный случай. Я уже который раз наблюдаю, что перед смертью у таких людей, которые давно живут, бывает то, что я называю предсмертным искушением. С отцом Виктором нечто подобное происходило. Не так важны подробности, но в целом на приходе сложилась такая ситуация, что мне нужно было как-то реагировать. И возможным выходом было освобождение отца Виктора от настоятельства, перевод его в почетные настоятели. И я уже даже приехал с этим указом. Я решил, что если он меня не услышит, мне придется вот так поступить, потому что начинались уже приходские проблемы.
У нас состоялся разговор. Я не знал, как он поступит, но отец Виктор на то и отец Виктор — он меня услышал. Ему тяжело было это принять. Я очень ему благодарен. Он умер через месяц, и для меня это было бы большим потрясением, если бы мне пришлось все же так поступить незадолго до его смерти.
Это я к тому, что если подвергаются искушениям люди с таким опытом, то это может коснуться каждого священника. Люди по-разному из этих ситуаций выходят, кто-то продолжает настаивать на своем. Жизнь наша с вами совершенно непростая. Я отцу Виктору годился во внуки. Но он был так воспитан, он четко понимал, что есть человек, и есть сан. Уважение к сану он всегда подчеркивал, обладал той самой пастырской культурой, о которой я всегда вам говорю. И я думаю, что именно это помогло ему в той ситуации поступить правильно.
Личные вопросы
Владыка, что Вам приносит радость?
Общение с людьми, возможность говорить людям о Христе. Очень радуюсь, когда такая возможность появляется. Радует, когда людям интересно то, что ты говоришь, и получается сказать так, чтобы было интересно и полезно. И если потом случается, что Господь тебе дает такое слово, что вследствие этого в жизни человека что-то меняется, то это некий предел радости.
Я радуюсь, когда у нас в епархии что-то получается. Не просто события, а когда складывается какая-то устойчивая традиция. Вот решили мы кормить бездомных в Волгодонске. Это сложилось, и уже идет несколько месяцев без моего участия. Это просто пример. Я это очень люблю: когда есть идея, мысль, ты собираешь народ, привлекаешь людей, и потом это работает без тебя и приносит пользу Церкви.
Радостно, когда новые священники появляются, и когда я вижу, как человек меняется, меняется его взгляд, его отношение к людям.
Из личных радостей. Радует, когда узнаю что-то новое. Если случается диалог с человеком, и этот диалог меня обогащает, когда человек делится опытом. Даже не обязательно духовным, зачастую просто житейским.
Расскажите, как Вы справляетесь с молитвенным правилом при таком интенсивном ритме жизни, когда постоянно случаются поездки, Литургии вне кафедрального собора?
Я не скрываю, что я сторонник чтения молитвы Иисусовой. Я придерживаюсь того мнения, что молитва Иисусова должна быть по времени, а не по счету. Это то, что тебе доступно всегда. Был у меня опыт, я включал правило, последование в машине, слушал. Если далеко еду куда-то и не попадаю на Литургию, тоже могу включить запись. Но чаще всего, конечно, четки. Меня это собирает. Когда слушаешь, все равно рассеиваешься, молитва начинает каким-то фоном идти. В домашних условиях я пытаюсь жить в определенном ритме. Секретов особых нет.
Владыка, слушаете ли вы музыку, если да, то какую?
Да, слушаю, разную, хорошую. Есть какая-то музыка, которая мне нравится с юности — Высоцкий, Розенбаум, “Сплин”, “ДДТ”. Это под настроение, что называется. Когда в такси езжу периодически, в Москве или здесь, пользуюсь программой Shazam, чтобы узнать, что люди слушают, и часто попадается что-то хорошее из современного, в любых жанрах, даже порой с глубокими текстами. Вопрос настроения. Музыку я не люблю слушать фоном.
Как вы относитесь к спорту, занимаетесь ли чем-нибудь? Если священник занимается спортом, как к этому относитесь?
Мой спорт — это зарядка по утрам. Не всегда получается. На Рождество подарили мне стол для настольного тенниса. Играю в настольный теннис. Если шахматы это спорт, я играю в шахматы. Если священник занимается спортом, я только за. Во всем должно быть разумение. Во всем должна быть мера Никакого противоречия с пастырским служением я не вижу. Хорошо и в футбол погонять, и в волейбол некоторые наши отцы играют.
Нет ли у Вас злопамятства?
Это, наверное, надо спросить у наших отцов.) Можно устроить опрос в нашей группе WhatsApp. Если немного развернуть вопрос: если человек ошибся, дам ли я ему второй шанс? Дам. Что уж точно у меня есть, так это долготерпение. Я готов понять чью-то немощь, но это не может длиться вечно. Потому что нужно же дела делать, мы не можем бесконечно оправдывать немощи друг друга. Но опять же, я умею разделять личные отношения и служение. Я могу кого-то раздражать как человек, да и у меня иногда возникают такие чувства, но все-таки есть какой-то опыт, и я понимаю, что это можно преодолевать. Молишься за человека, трезвишь себя, и все это проходит. Затаивать злобу и мстить у меня нет сил и времени, да и грех это большой. Слава Богу, этим не болею. Что мне тяжело всегда принять и оправдать — это небрежение к Церкви и к людям.
Не страшили ли вас монашеские обеты, в частности, отказ от личной свободы?
Когда я принимал постриг, я находился в состоянии абсолютного «священного безумия». Те, кто прыгал с парашютом, говорят, что первый раз не страшно, страшно во второй. Наверное, если бы пришлось пройти это еще раз, я бы боялся гораздо больше. Страха не было — Господь на руках держал.
Случалось ли встречать богоборцев, вступать с ними в споры?
Я не из тех людей, кто может быстро отреагировать словом на что-то. Было несколько таких моментов, но я не проявил себя как-то находчиво тогда. Мне проще промолчать. Я промолчал. Это скорее были антиклерикалы, не богоборцы…Может быть, я еще не достаточно заматерел. Сейчас вот заматерею, и начну отвечать.
Владыка, какой Ваш любимый фильм?
Нет однозначно любимого фильма. Люблю некоторые старые советские фильмы — Любовь и голуби”, “Большая семья”, “Доживем до понедельника” почему-то люблю. “Гарри Поттера” люблю. Из современных: до сих пор большое впечатление от фильма “Остров”. “Монах и бес” — хорошая сатира в традициях 19 века.
Есть сериал “Сломленный”, про католического священника . Стоит его посмотреть. Он пастырский. Там есть важные вещи, на которые надо смотреть, чтобы не думать, что там всё у них плохо. Люблю раннего Звягинцева, первые его фильмы очень библейские, но тяжелые. Почему-то люблю “Ликвидацию” и “Про Мишку Япончика”. Очень все там обаятельно, есть в этом какая-то своя эстетика, переживание ушедшего мира. Это из разряда “отдохнуть умом”.
Бывали ли Вы на Святой Земле, что Вас особенно впечатлило?
Да, я бывал трижды на Святой Земле. Самым сильным было первое впечатление, когда мы приехали, в субботу…Был уже поздний вечер, и гид повел нас показывать дорогу к храму Гроба Господня, чтобы потом мы ночью могли пойти сами. В субботу вечером в Иерусалиме улицы пусты, шаббат еще не закончился. Старый город, узкие, темные улочки. Мы быстро по ним шли, поворот за поворотом. И в какой-то момент мы внезапно вышли перед этим маленьким двориком храма Гроба Господня. Я никогда не забуду этого чувства. Слёзы сами потекли. До сих пор говорю об этом с волнением. Может быть, я просто впечатлительный человек.
Всего просмотров (1432)